девочке… – Гольдберг и Лада обменялись коротким взглядом. Посмотрев на двойняшек, Эмиль быстро приложил палец к губам.
Две недели назад Монах набрал прямой номер Марты на Набережной:
– Виллем прислал телеграмму, что приезжает в отпуск, – скрипуче сказал Гольдберг, – он побудет у нас, заберет Джо в Париже, и отправится в Африку… – граф Дате провел лето во Франции, с вернувшейся из Израиля сестрой. Лауре требовалась поддержка после смерти Мишеля:
– Она более-менее оправилась, – заметил Эмиль, – Джо поедет на алмазные рудники. Виллем введет его в курс дела. Следующим летом он займет инженерный пост, в Мон-Сен-Мартене… – в письмах Виллем говорил, что понимает важность присутствия дома:
– Надо собирать деньги, для восстановления замка, надо появляться при королевском дворе… – читая машинописные строки, Гольдберг видел недовольное лицо юноши, – да и вообще де ла Марки должны жить в Мон-Сен-Мартене. Маргарита останется здесь по крайней мере до защиты доктората… – защиту пока наметили на следующий год:
– Нехорошо человеку жить одному, – подытожил Гольдберг, в разговоре с Мартой, – Джо не зря летит в Конго. Наверняка, они с Маргаритой там поженятся. На какое-то время они осядут в Африке, а Виллем пусть обосновывается дома с молодой женой… – он услышал, что Марта закуривает:
– Что Густи ему по душе, я давно знаю, – задумчиво сказала женщина, – но вот нравится ли ей Виллем, непонятно. Она скрытная, как покойный Ворон, и не распространяется о таких вещах. Однако ее должность предполагает получение разрешения на личные связи. О таком она пока не просила…
Зажав трубку плечом, Гольдберг покачал просыпающуюся у него на руках Мишель. Почмокав ротиком, девочка передумала открывать глаза. Он послушал тоненькое, трогательное сопение:
– Малышка получилась похожей на меня… – шахтеры шутили о папиной дочке, – в кабачке, на застолье в честь ее рождения, мне посоветовали в следующий раз подложить топор под матрац… – Эмиль невольно улыбнулся. Роды оказались легкими, Лада поднялась на ноги в тот же день:
– Она хорошая мать, – вздохнул Эмиль, – она души не чает в малышке, и девочки к ней тянутся… – Лада давала Тикве уроки сценического движения. Она занималась с двойняшками чтением, письмом и рукоделием, вела дом и гуляла с маленькой Мишель:
– Только у нас ничего не случилось и не случится, – Эмиль почувствовал странную тоску, – когда дети подрастут, мы разведемся. Ладе еще не было тридцати, она встретит человека, которого полюбит… – Гольдберг не хотел обманываться:
– Меня она не любит, а чувствует себя обязанной. Из этого, как говорят русские, каши не сваришь… – кашу он хотел сварить с Виллемом и Густи:
– Я не ошибся, – довольно понял Гольдберг, – парень с нее глаз не сводит, только на нее и смотрит. Ладно, пусть он не теряется… – дожевав мильфей, он поднялся. В старинной вазе лиможского фарфора золотились купленные Виллемом в Брюсселе пышные астры:
– Пойду, расскажу девчонкам сказку, – улыбнулся Гольдберг, – помогу Ладе с малышкой… – Тиква тоже отправилась спать после десерта:
– Я встаю в шесть утра, – объяснила девушка, – Мишель поздно просыпается, а тетя Лада ранняя пташка. Мы занимаемся, пока весь дом дремлет.
– Вы еще посидите, – велел Эмиль, – не каждый раз удается поговорить в тишине… – дверь столовой скрипнула, большая рука Виллема с наколотой, синей буквой «В» скомкала льняную скатерть:
– Я очень рад тебя видеть, Густи… – он беспомощно откашлялся, – очень рад… – спину под рубашкой заливал пот. Виллем велел себе собраться. Она коротко стригла русые, густые волосы. Платье кремового шелка обнажало кусочек круглого колена:
– Не смотри туда, – велел себе юноша, – смотри ей в глаза… – она подводила веки лазоревыми тенями:
– Я тоже, – небрежно сказала Густи, вытерев пальцы салфеткой, – отличный мильфей получился у тети Лады. Знаешь, как его русские называют… – Виллем кивнул:
– Наполеоном. Тетя Марта тоже его хорошо печет. В Москве дядя Максим покупал наполеон в кулинарии при ресторане «Прага» на Арбате… – Виллем, непонятно зачем, перешел на русский язык. Кузина говорила с легким прибалтийским акцентом:
– Я знаю, тетя Марта мне рассказывала… – она кивнула, – в ходе моей подготовки… – о подготовке Виллем предпочел не спрашивать:
– Все равно она ничего не ответит. Это дело секретное, как и ее работа в Западном Берлине. Я хоть и британец, по одному из паспортов, но частное лицо… – Виллем напомнил себе, что надо позвонить Маленькому Джону и Полине:
– Они круглые сироты, а я их прямой кузен, самый близкий родственник. Было бы у меня больше времени, я бы съездил в Британию, но так тоже хорошо…
Густи прикурила от свечи, он пожурил себя за нерасторопность:
– Я тебе не привез цветов… – Виллем откашлялся, – я не знал, что ты здесь. Но в холмах они еще не отцвели. Помнишь, я тебе показывал лесные цветы, когда мы были детьми… – Густи не помнила:
– Неважно, надо продержаться день в его компании, и можно ехать в Лондон. Он очень скучный юноша… – за обедом Густи скрывала зевоту:
– Вдруг тетя Марта отправила меня сюда именно из-за Виллема, – поняла девушка, – он говорил, что знаком с премьер-министром Лумумбой. Маргарита лечит детей всего правительства. Может быть, они знают что-то важное для Британии… – Густи нарочито бодро сказала:
– Ничего страшного, кузен. В конце концов, не в цветах дело… – она замолчала. Виллем посмотрел в темное окно столовой:
– Можем завтра устроить пикник, – он заставил голос звучать спокойно, – в долине, где растут розы. Девочки вернутся из школы, соберемся и поедем… – мягкие пальцы мимолетно коснулись татуировки, на его руке:
– Я была бы очень рада, Виллем, – отозвалась Густи, – очень.
В поселке никто не знал, откуда в глубине лесистых холмов появились остатки старинного сада. Каждую весну на спутанных кустах распускалось несколько пышных цветков. Бордовые и кремовые розы благоухали, прячась среди колючек. В закрытой лощине даже осенью стоял теплый воздух. Попасть сюда можно было только по растрескавшимся, поросшим мхом осколкам каменных ступенек, хватаясь за корни сосен. Сверху долина выглядела совсем заброшенной. Среди кустов журчал обложенный позеленевшим мрамором родничок.
– Дамасские розы… – Виллем потрогал слегка увядшие лепестки, – мы с Жюлем мальчишками нашли здесь серебряную монету с арабской вязью… – бабушка Жюля, помнившая шахтерские предания, безжалостно выкинула вещицу в колодец:
– Ничего нельзя оттуда брать, – старуха поджала губы, – место проклято со времен незапамятных… – Виллем тогда поинтересовался:
– Откуда там сад? И мы видели куски фундамента… – женщина покачала седоволосой головой:
– Если девушка получит оттуда цветок, у нее никогда не будет счастья. Она умрет молодой, словно Роза… – как не добивались парни ответа, но женщина не объяснила им, кто такая Роза:
– Но это не могла быть тетя Роза, – подумал сейчас Виллем, – речь шла о старых временах… – он хотел сорвать цветок для Густи, но передумал:
– Мало ли что. Ерунда, дядя Эмиль бы меня поднял на смех, но я верю шахтерам… – с холма доносился девичий смех. Виллем оставил снятую внаем в брюссельском аэропорту машину рядом с поворотом деревенской дороги:
– Дальше транспорт не пойдет, – подмигнул он Тикве и девчонкам, – припасы понесем сами… – день выдался почти жарким. На деревьях только начали золотиться листья, под ногами хрустели шишки и лесная труха. По дороге они миновали еще один родник, в каменном ложе. Тиква остановилась:
– Дядя Эмиль этим путем вел тетю Розу в Мон-Сен-Мартен, когда он подорвал нацистский поезд, чтобы ее спасти… – двойняшки закивали:
– Ее, и еще две сотни человек. Там теперь стоит памятный знак, папа нас возил на то место… – Виллем подумал о будущем мемориале в поселке:
– Надо найти хорошего архитектора, то есть он уже есть… – дедушка Теодор, правда, написал, что он не скульптор:
– Но в Америке у меня много знакомых. Присылай мне идеи, мы что-нибудь придумаем… – утром, за холостяцким, как весело сказал Гольдберг, завтраком, Виллем прочел письмо из Израиля, от дяди Авраама:
– Той неделей пришло… – Эмиль захрустел тостом, – я знал, что ты приезжаешь, поэтому не стал тебе пересылать конверт… – комиссия при Яд-ва-Шеме
